Стреляй, я уже мертв - Страница 143

143

— Не думаю, — ответил Самуэль. — Разве ты не заметила, с какой холодностью Мойша относится к Мухаммеду, и как коробит Эву, что Дина, Айша и Сальма запросто приходят в Сад Надежды, словно к себе домой? Всю жизнь я боролся за то, чтобы меня не смешивали с грязью лишь потому, что я — еврей, и теперь никто не сможет меня убедить, будто мы чем-то лучше других, или что у нас больше прав лишь потому, что так написано в какой-то книге, даже если эта книга — Библия. Я приехал в Палестину из-за того, что любил отца, и из любви к нему должен был это сделать; но я приехал не для того, чтобы строить здесь еврейское государство или отнимать у кого-то свое.

— Это моя родина, Самуэль, я здесь родилась, но не считаю, что у меня больше прав на эту землю, чем у других. Я такая же палестинка, как Мухаммед, но и он — палестинец ничуть не в меньшей степени, чем я, — сказала Мириам. — Так что мы вполне можем продолжать жить рядом.

Но Самуэля по-прежнему сильно тревожили даже не столько вспыхивающие время от времени конфликты между арабами и евреями, сколько растущее с каждым днем отчуждение между двумя общинами. Казалось, те и другие были солидарны только в одном: в своей вражде к британцам, поведение которых в равной степени возмущало и тех, и других, несмотря на то, что в последние несколько лет установилось своего рода перемирие благодаря действиям Арабского комитета, созданного умеренными палестинскими арабами.

Между тем, дети Самуэля росли вместе с другими детьми Сада Надежды, и Мириам говорила с ними на сефардском наречии.

— С отцом и бабушкой я говорила по-испански, с матерью — на иврите, а с подругами — по-арабски. Так что Далида и Изекииль могут свободно говорить на трех языках.

— Лучше бы им было изучить английский, он гораздо больше пригодится им в будущем, — заметил Самуэль.

— А я считаю, что это англичане должны выучить наш язык, — ответила Мириам.

— Они ни за что не потрудятся это сделать.

— Вот поэтому им никогда не узнать душу тех народов, которыми они хотят править.

Это случилось в жаркий день августа 1929 года. Кася как всегда велела детям сидеть тихо, пока взрослые отдыхают, прежде чем снова приступить к работе. Бен, сын Марины, отправился в дом Дины — играть с Рами и Вади. Далида играла с Наймой, а Мириам учила Изекиля читать, постоянно напоминая, чтобы он произносил слова как можно тише и не мешал старшим отдыхать.

В эту минуту неожиданно распахнулась дверь, и в комнату влетел Михаил с пылающим от жары лицом; молодой человек выглядел встревоженным и потрясенным.

— Где Самуэль? — резко спросил он у Мириам, забыв даже поздороваться.

— В лаборатории, — ответила она. — Мы не знали, что ты в Иерусалиме. Что случилось?

Михаил ничего не ответил и выбежал из дома, даже не закрыв за собой дверь. Обеспокоенная Мириам последовала за ним.

Самуэль до крайности удивился, увидев искаженное болью лицо Михаила.

Прежде чем он успел спросить, что случилось, молодой человек протянул ему письмо, которое Самуэль тут же прочел.

«Мой дорогой друг!

Я вынужден с прискорбием сообщить о кончине моей дорогой супруги Ирины. Ее смерть оказалась большой неожиданностью, ведь мы считали, что у нее хорошее здоровье. Врачи установили, что причиной смерти был сердечный приступ. Я прошу вас сообщить эту печальную новость месье Самуэлю Цукеру и попросить его как можно скорее прибыть в Париж, чтобы обсудить вопросы наследства, а также новые условия аренды дома, который она снимала у месье Цукера.

С уважением,

ПЬЕР БОВУАР».

С минуту Самуэль и Михаил смотрели друг на друга, словно не веря своим глазам, а затем вдруг бросились друг к другу в объятия, разрыдавшись. Мириам молча смотрела на них, не смея спросить, что происходит, но женское чутье подсказывало ей, что это письмо как-то связано с их прошлым, с тем самым прошлым, где самовластно царила Ирина, о которой ей рассказывал Самуэль, и как-то даже показал старую фотографию этой самой Ирины. Мириам тихонько вышла из лаборатории, оставив их вдвоем. Она понимала, что ей здесь не место, сейчас она им только мешает.

Когда мужчины вернулись в дом, Самуэль объявили Мириам, что собирается ехать в Париж. Он рассказал о кончине Ирины, даже не пытаясь скрывать, какую боль причинила ему смерть этой женщины, которая никогда его не любила.

— Я поеду с тобой, — ответила Мириам, не задумываясь. — Мы все поедем с тобой.

У Самуэля не было ни сил, ни желания с ней спорить. Она считала, что должна быть рядом в это тяжелое для него время — ну что ж, ее право. Хотя он и не считал так уж необходимым ее присутствие, он согласился.

Мириам, не теряя времени, принялась укладывать вещи. Она решила, что возьмет с собой обоих детей, и не успокоилась, пока не снарядила их должным образом для далекого путешествия. Далиде было уже семь лет, а Изекиилю — почти четыре; они были уже достаточно большими, чтобы перенести все неудобства дальней поездки. Кроме того, Мириам надеялась, что они смогут хоть как-то отвлечь отца от печальных мыслей.

Через несколько дней они сели на пароход и отплыли в Марсель. Самуэль уезжал с тяжелым сердцем, зная, что с таким трудом установившееся хрупкое равновесие между арабами и евреями снова вот-вот нарушится. В тот год, когда в Иерусалиме развернулись военные действия, Афдаль, сын Саладина, захватил Стену Плача — самое священное для иудеев место. Это место с давних пор служило яблоком раздора между иудеями и мусульманами, которые тоже считали Стену своей святыней, ибо здесь якобы пророк Мухаммед когда-то привязал своего коня Бураза. Кроме того, возле Стены находилась мечеть Аль-Акса.

143