Стреляй, я уже мертв - Страница 21

— Графиня просила меня порекомендовать ей барышню достойного поведения и с хорошими манерами, чтобы опекать ее дочерей. Я тебе о них рассказывал, это просто чудесные девочки, и очень хорошо воспитанные. Старшей восемь лет, младшей — пять. Обе они очень привязаны к своей бонне, но она должна на время вернуться к себе в Германию, чтобы ухаживать за больной матерью. Она пробудет там два или три месяца. Ну, что ты на это скажешь?

Мать Ирины была в восторге. Это был первый шаг в высшее общество Санкт-Петербурга; уж теперь о ее дочери узнает весь свет! Кроме того, должность гувернантки при маленьких девочках представлялась ей весьма почетной.

Когда Ирина переступила порог дома графа Новикова, она тоже верила, что это — лишь первый шаг по дороге, которая приведет ее к тому фантастическому будущему, которое обещала мать.

Графине Ирина, мягко говоря, не слишком понравилась. С первой минуты она стала относиться к ней, как к обычной прислуге. Оказалось, Ирина должна не только присматривать за девочками, но еще и содержать в порядке их гардероб, стирать и гладить платья, а также причесывать обеих. Разумеется, она должна была сопровождать их в гости, однако всё то время, пока девочки играли в гостиной, ей приходилось дожидаться в людской. В довершение всего, к обеим она должна была обращаться не иначе как «госпожа графиня», что было для нее особенно унизительно.

Ирина никак не была готова к тому, что к ней будут относиться, как к прислуге, и уж тем более не ожидала, что станет игрушкой в руках хозяина, графа Новикова.

Когда ее представили хозяину дома, Ирина вздрогнула от страха. Да, от страха, который она испытала. заглянув в глаза этого человека.

Однажды вечером, когда графиня Новикова отправилась с визитами, Ирина была чрезвычайно удивлена, что хозяин дома пожелал ее видеть. Он велел ей прийти, и она тут же явилась; ей было так страшно, что у нее вспотели ладони.

Новиков затащил ее в свою спальню и велел раздеться. Она пыталась сопротивляться, но ничего не смогла поделать. Вне себя от страсти, он сорвал с нее одежду и изнасиловал. И это был лишь первый раз, а потом изнасилования стали обычным делом.

Через два месяца девушка заметила странные изменения в собственном теле. Месячных не было; кроме того, грудь набухла и отвердела, и каждое утро ее мучила тошнота. Когда она сказала об этом графу, тот ее ударил.

— Идиотка! Ты что, не знала, что нужно делать, чтобы избежать беременности? В таком случае, ты просто дура!

На следующий день он дал ей адрес, по которому она должна была отправиться в воскресенье после церковной службы.

— Скажешь моей жене, что тебе нужно проведать родителей, — велел он. — Потом отправишься в этот дом. А там уж знают, что с тобой делать. Вот, возьми деньги, отдашь их хозяйке. И смотри, никому ни слова!

Ирине страшно было вспомнить о том, что произошло в том доме, куда она отправилась в воскресенье по приказу хозяина. Всё внутри у нее сводило болью, когда она вспоминала ту женщину, которая открыла ей дверь и велела лечь на кухонный стол. Женщина приказала ей снять нижнее белье и, когда Ирина запротестовала, влепила ей звонкую пощечину. Ирине ничего не оставалось, как подчиниться. Женщина привязала ее руки и ноги к к выступающим по краям стола скобам. То, что произошло дальше, впоследствии долго являлось ей в самых кошмарных снах. Эта женщина вырвала из ее утробы ребенка, которого она носила под сердцем. Ирина не знала, должна ли радоваться, что избавилась от ребенка человека, которого всей душой ненавидела, или же, напротив, должна просить прощения у Бога, что не сумела избежать изнасилования.

Когда через несколько месяцев возвратилась семейная бонна, Ирина смогла вернуться домой. Но это была уже не прежняя Ирина. Когда мать снова завела свою песню о том, что настанет день, когда ее дочка станет женой аристократа, она в ужасе закричала:

— Никогда! Никогда этот день не настанет! Ты меня слышишь? Никогда!

— Что случилось, дочка? — растерялась мать.

Она ничего не рассказала матери ни об изнасиловании, ни о том, что сделала аборт. А также обо всех тех унижениях, которые пережила за последние месяцы, что показались ей бесконечными.

Как ни настаивала мать, пытаясь разузнать, со сколькими графами и князьями она познакомилась, Ирина хранила молчание. Она могла бы ответить, что познакомилась и хорошо узнала единственного графа, настолько хорошо, что по ночам просыпается, ощущая соленый вкус его кожи и запах перегара изо рта.

Других аристократов, друзей Новикова, она видела только издалека. Прислуга, какой бы ни была особенной, не путалась с аристократией. Что знала ее мать о графах и князьях? Как она могла вообразить, что они остановят взгляд на Ирине? Она благодарила Господа за то, что больше не познакомилась ни с одним графом.

Вскоре после этого отец нашел для нее другую работу. На сей раз это было место няни в доме вдовца-скрипача с годовалым ребенком. Его жена умерла при родах, и младенца взяли к себе ее родители, но теперь бабушка тоже умерла, и бедный скрипач не знал, что ему делать с малышом.

— Он — хороший человек и великий скрипач, мы вместе работали, и я ему доверяю, — сказал Ирине отец.

Мать Ирины долго спорила с мужем по этому поводу. Она никак не могла согласиться, чтобы ее дочь служила в доме вдовца, к тому же еврея. Поползут слухи, и репутация Ирины будет погублена. Но Ирине не было до этого дела. Она-то знала, что никакой репутации у нее нет, и поэтому на ней никто никогда не женится.

— Я доверяю нашей дочери, она никогда не позволит себе ничего такого, чего впоследствии будет стыдиться. К тому же, ей не придется ночевать в этом доме, только присматривать за ребенком в течение дня.