Стреляй, я уже мертв - Страница 228

228

Подруга Хуаны жила на самом верхнем этаже темного узкого дома. Женщину, открывшую дверь, похоже, удивил нежданный визит.

— Мне бы не хотелось тебя обременять, но ты должна мне помочь спасти человека, — объяснила Хуана растерянной подруге.

— Что я должна сделать?

— Спасибо, Пепа, я всегда знала, что могу на тебя рассчитывать! Если твой сын сможет довезти нас до границы... В Биаррице у нас друзья, они помогут переправить его в Испанию.

— Хайме вот-вот должен вернуться, — ответила та. — Но ему нужно отдохнуть пару часов, прежде чем снова сесть за руль такси.

— Понимаю, что ставлю вас под удар, но не вижу другого способа вывезти из Парижа этого человека.

Тут они услышали, как в замке заскрежетал ключ, и в квартиру вошел молодой человек по имени Хайме. Он был похож на мать: те же темно-каштановые волосы, те же дерзкие глаза, те же невозмутимые манеры.

— Хуана, расскажи ему все сама.

Хайме молча выслушал Хуану, раздумывая, что ответить.

— К десяти часам я должен вернуть машину в гараж, — произнес он наконец. — Правда, могу попросить шефа, чтобы разрешил мне взять ее до завтра, чтобы начать пораньше. Если разрешит, мы поедем прямо сейчас, если же нет — значит, поедем завтра.

Молодой человек отправился в ближайший бар, чтобы позвонить оттуда начальнику; вскоре он вернулся, улыбаясь.

— Все в порядке, можем выезжать хоть сейчас.

Хуана не стала его обманывать, сразу сказав, что их разыскивает Гестапо.

— Если нас схватят, вам тоже не поздоровится, — предупредила она.

Мать и сын переглянулись; этим взглядом они сказали друг другу больше, чем любыми словами. Десять минут спустя машина Хайме уже ожидала возле подъезда. Прощаясь с Пепой, Хуана горячо обняла подругу.

— Спасибо, спасибо... — повторяла она.

— Постарайтесь вести себя осторожнее: ведь он мой единственный сын.

— Я... Надеюсь, он благополучно вернется...

— Даже если не вернется... Я не хочу даже думать об этом, но если такова наша судьба, уж лучше погибнуть за правое дело. Спешите, вам пора. Хайме должен к утру успеть до границы и обратно, а времени не так много.

Они уже выехали из Парижа, когда две машины преградили путь такси Хайме. Хуана сунула руку в карман и сжала рукоять пистолета.

— Поворачивай обратно, — велела она Хайме.

Но было уже поздно: сзади им преградили дорогу две другие черные машины, отрезая путь к отступлению.

Пистолет в руке; четверо окружают машину.

— Мы должны выбраться отсюда, — настаивала Хуана.

— Нас окружили, некуда бежать, — ответил Хайме.

— О, нет, кое-что мы еще можем сделать, — возразила она. — Поверни направо и выезжай на шоссе, мы еще сможем спастись.

— Нет, Хуана, — покачал головой Хайме. — Нас поймают, а если попытаемся бежать — пристрелят.

— Делай, что я сказала! — рявкнула она и, повинуясь ее приказу, машина свернула вправо.

— Ты с ума сошла! — закричал Хайме, когда она перехватила руль.

Гестаповцы открыли огонь; пуля пробила колесо. Хуана выхватила пистолет из кармана пальто и выстрелила через окно. Ее глаза вспыхнули торжеством при виде побелевшего от изумления лица гестаповца. Однако машина, потерявшая управление, все быстрее катилась вниз по склону. Полицейские продолжали стрелять; Хуана снова выстрелила в ответ, но это был последний поступок в ее жизни — в следующую секунду ей в голову попала пуля, убив наповал.

Машина врезалась в дерево; Хайме ударился затылком, потеряв сознание.

Полицейские бросились к ним, крича, чтобы они выходили из машины. Но лишь один Самуэль смог бы им ответить, если бы подобрал слова.

Хуана была мертва; Хайме, похоже, тоже. Полицейские извлекли их тела из машины. Один с остервенением пнул тело Хуаны, словно мстя мертвой женщине за убитого.

Самуэль застыл на месте, словно парализованный; все происходящее казалось ему кошмарным сном. Полицейский ударил его прикладом по голове, и он упал. Потом его затолкали в машину. С тех пор он исчез, его след потерян.

При содействии Педро я смог встретиться с Пепой, матерью Хайме. Я был потрясен, когда увидел эту женщину, которая потеряла всё. Пепа рассказала, что она родом из Гранады, где во время гражданской войны погибли ее муж, двое старших сыновей и остальные родственники. А теперь, в Париже, она потеряла еще и Хайме, последнего оставшегося сына. Хайме рисковал жизнью, чтобы спасти Самуэля, совершенно чужого человека. Я признался Пепе, что восхищен мужеством ее сына. И знаешь, что она ответила? Она сказала:

— Если за свободу приходится умирать, ничего не поделаешь. Он погиб с честью.

Тело Хайме Пепе так и не отдали, и она даже не может поплакать над его могилой.

Что касается твоего отца, спустя несколько дней Педро удалось узнать, что его доставили в отделение Гестапо; возможно, потом отправили в лагерь Дранси, а оттуда, в вагоне для скота, в Освенцим, Треблинку или Маутхаузен. Но точно мы ничего не знали, и до сих пор не смогли узнать. Ты спросишь, был ли я в Дранси, и я отвечу: да, был. Я уже сказал, что специально ездил в Париж, чтобы разузнать о его судьбе. Но я не смог найти ни одного документа, удостоверяющего, что твой отец действительно побывал в Дранси, поскольку нацисты, прежде чем бежать оттуда, сожгли всю документацию. Когда союзники вошли в Париж, Красный Крест тут же занялся лагерем Дранси. И ни в одном парижском отделении Гестапо также не нашлось никаких сведений о том, что твоего отца, сестру и мою тетю действительно отправили в Дранси.

Рассказ Густава поверг меня в шок. Я не решался прервать его ни единым словом; мне казалось, что его рассказ не имеет никакого отношения ко мне, к моей сестре и отцу. Это была одна из тех ужасных историй, которых я немало слышал за последнее время. Но она не может иметь никакого отношения к нам.

228