Стреляй, я уже мертв - Страница 249

249

В дверях семинарии она все пыталась уговорить меня отпустить ее руку, ласково журя. «Запомни, — говорила она. — То, что я сейчас делаю для тебя, ты будешь делать для других детей в будущем. Ты станешь Божьим человеком, а нет ничего достойнее, чем служить Господу нашему, обучая невежественных. Обещай, что пойдешь по этому пути».

И я обещал ей это, хотя в то время сам еще толком не знал, что значит это обещание. Я вспомнил о нем много лет спустя, возле смертного одра моей матери. «Теперь ты монах, — сказала она. — Сам Господь направил тебя на стезю бедности. Но он не простит, если ты не поможешь другим научиться тому, что знаешь ты сам. Разыщи тех, кто еще не обрел знаний, и помоги им их обрести. Всю жизнь мне было больно, что не умею читать и писать, не могу понять в книге ни единой буквы. Эта боль сжимала мне сердце и заставляла рыдать. Я знаю, что мне уже поздно, ты и сам видишь, как меня изнурила болезнь. Но я знаю, что ты сможешь научить этому других».

Вот так Вади узнал, что монах стремился исполнить обещание, данное своей матери — несчастной женщине, жаждавшей знаний, которые были ей недоступны.

Когда в тот вечер Вади вернулся домой, он чувствовал себя счастливее, чем все последние годы, когда единственной его мыслью было убивать, чтобы не быть убитым.

Сальма внимательно слушала сына. Она не решалась ему сказать, что помощь христианскому монаху — совсем не то, чего она желала бы для своего мальчика. Она считала, что сын достоин большего. С тех пор, как Вади вернулся с войны, они с Мухаммедом не переставали строить планы, какую замечательную карьеру он мог бы сделать. Однако Вади был слишком горд. Он стремился жить честно, по велению совести, и, казалось, этого ему вполне хватало для счастья.

— Быть может, тебе стоит поискать работу в одной из школ Дейр-Ясина, — предложила мать. — Там, где живет твоя тетя Айша, есть две школы: для девочек и для мальчиков. Юсуф может дать тебе рекомендацию. С каждым днем эта деревня все больше процветает и, кстати, она совсем недалеко от нас, к западу от Иерусалима. Так что тебе не придется слишком долго туда добираться.

— Да, конечно, Юсуф мог бы дать мне рекомендацию, но я предпочитаю работу, которую нашел сам. Детям, с которыми я сегодня встретился, нужен учитель. Монах не справится в одиночку.

Сальма не стала возражать, но Мухаммед в скором времени выразил свое недовольство его решением.

— Ты, конечно, можешь помогать этому монаху, но сначала должен найти настоящую работу. Монахи живут за счет пожертвований, но ты — не монах и должен работать. А кроме того, пора подумать о женитьбе и о собственном доме.

— Мне бы хотелось должным образом обустроить этот склад под школу, — сказал Вади. — Дети не должны сидеть на полу... Думаю, Омар Салем мог бы сделать и больше, чем просто предоставить пустующий склад. У него и его друзей достаточно денег, чтобы помочь беднякам. И детям нужен человек, который бы их обучал и наставлял. Сейчас у нас учатся одни только мальчики, но там достаточно места, чтобы обустроить классную комнату и для девочек. Брат Августин собирает пожертвования, чтобы содержать школу, я буду делать то же самое. Постараюсь убедить всех, кого знаю, жертвовать на школу, дабы послужить доброму делу.

— Это весьма похвально, но ты должен подумать и о себе самом, — настаивал Мухаммед.

— Отец, обещаю, что не стану для тебя обузой. Когда я закончу свои дела в школе, то найду работу, за которую мне будут платить.

— Я не это имею в виду, — ответил Мухаммед. — Аллах всегда был к нам милостив. Этот дом и сад всегда будут твоими. Здесь жил мой отец, а до него — дед и прадед... Многие поколения Зиядов жили на этой земле, и так должно оставаться и впредь. Когда-нибудь ты женишься и приведешь сюда жену, здесь родятся твои дети, а затем — дети твоих детей. Я согласен, наш долг — помогать ближнему, но и перед собой у нас тоже есть долг.

Однако, хотя Вади и преисполнился решимости идти своим путем, его все же опечалило, что приходится перечить отцу.

— Мне самому не так много и нужно, — сказал он. — А если я встречу женщину, на которой захочу жениться, то ей придется умерить свои запросы. И ты знаешь, отец? Я считаю, нам очень повезло, что мы умеем довольствоваться малым, не теряя при этом достоинства.

— Мы не теряли достоинства именно потому, что честно зарабатывали себе на жизнь, — ответил Мухаммед, которому совсем не нравился этот разговор.

— Я буду зарабатывать деньги и учить детей, — сказал Вади. — Обещаю, ты будешь мной гордиться.

Свое обещание Вади сдержал. Каждое утро он появлялся в школе и оставался там до полудня, помогая брату Августину обучать детишек, охваченных жаждой знаний.

— Ты хороший учитель, дети за тобой хвостом ходят, — говорил монах.

— Мне нравится преподавать, и я люблю смотреть, как они чему-то учатся.

— У тебя есть терпение — та самая добродетель, которой я, к сожалению, не могу похвастаться, — признался монах. — Иногда, когда кто-то не слушается, я могу отвесить ему подзатыльник; я и сам понимаю, что не прав, но не знаю, как усмирить гнев.

— Что поделаешь. Все мы когда-то получали подзатыльники от учителей, а дети порой бывают совершенно невыносимыми.

Тем не менее, брат Августин замечал, что Вади ни разу не поднял на детей руку и даже не рассердился, когда кто-то из них, вместо того, чтобы внимательно слушать, начал бегать по классу. Вади был настоящим учителем — от Бога.

Ему также не потребовалось много времени, чтобы найти высокооплачиваемую работу. В этом ему помог опять-таки брат Августин, рассказавший об одной типографии, принадлежащей некоему британцу. Тот как раз искал сотрудника, который умел бы грамотно писать по-английски, а желательно, еще и по-арабски, а если, ко всему прочему, еще и на иврите, так вообще замечательно.

249