Стреляй, я уже мертв - Страница 253

253

— Никто ничего не узнает, — заверил Вади.

— Вы должны вести себя так, будто ничего не случилось, — наставлял Михаил. — Ходите на работу, занимайтесь обычными делами.

— Не волнуйся, никому не придет в голову искать здесь Игоря.

Михаил успокоился. Если и были на свете люди, которым он мог полностью доверять, то это семья Зиядов. Он знал, что они готовы рисковать жизнью, чтобы защитить Игоря.

Михаил ушел. Сальма провела их в комнату, где прежде жила Айша.

— Вам нужно отдохнуть, — предложила она.

— Не знаю, смогу ли я уснуть, — сказал Изекииль.

— Хотя бы постарайся, — ответила Сальма. — Ты устал, а завтра предстоит трудный день.

Когда Сальма и Мухаммед удалились в свою спальню, Вади вернулся на кухню, надеясь найти там Изекииля. Он слишком хорошо знал своего друга, чтобы поверить, что тот ляжет спать, не поговорив с ним.

Темную кухню освещал лишь слабый свет луны, глядящей в окно.

— Мама права, ты должен постараться уснуть.

Изекиль подскочил от неожиданности, услышав голос Вади.

— Нелегко чувствовать себя изгнанником в собственной стране, — признался он другу.

— Михаил сказал, что против тебя лично британцы ничего не имеют. — Ты — не лидер Ишува и, насколько я знаю, не состоишь ни в «Хагане», ни в других подобных организациях, которые устраивают нападения на британцев.

Они замолчали, глядя в темноту. Вади знал, что Изекиилю предстоит решить, может ли он ему по-прежнему доверять.

— Если ты меня спросишь, собираюсь ли я сражаться в отрядах еврейской обороны, — решился наконец Изекииль, — то мой ответ таков: да, собираюсь. Что мне еще остается? В время войны я сражался бок о бок с британскими солдатами, мы вместе рисковали жизнью, вместе убивали. Поэтому я не могу считать их своими врагами — даже сейчас, когда они преследуют евреев в Палестине и не пускают сюда тех несчастных, что выжили в лагерях смерти и могли бы найти здесь дом.

— Ты не можешь остаться в стороне, — ответил Вади.

— Ты прав, я не могу позволить себе такой роскоши, — горько усмехнулся Изекииль. — Но в то же время я не могу сражаться против вчерашних товарищей по оружию. Но если мне придется выбирать — а мне уже пришлось это сделать — то я останусь верным моей семье и друзьям. Ты знаешь, мой отец никогда не предполагал, куда его занесет судьба. В детстве я часто слушал их с мамой разговоры. Она всегда знала, что ее родина — Палестина; она и есть настоящая палестинка, такая же, как любой из вас. Но отец родился в польской деревне, а Польша тогда была частью Российской империи, и его семья погибла во время одного из погромов, после чего он вместе с отцом бежал в Санкт-Петербург, там он и вырос. Его мать была француженкой — еврейкой, разумеется, но при этом француженкой. Прежде чем отправиться в Палестину, он подолгу жил в Париже. Думаю, что, пока он не встретил Катю, здесь он был счастливее, чем где-либо еще.

— Но ведь ты родился здесь, — напомнил Вади.

— Да, я родился здесь, я не приезжий, каким был отец. И ты сам сказал, что у меня нет выбора. Если «Хагана» меня примет, я буду сражаться в ее рядах, но даже если не примет, эта война — моя война. Скажи, Вади, ты веришь, что мы можем жить в мире?

Вади довольно долго молчал, раздумывая, может ли честно ответить на этот вопрос. Наконец, он все же решился.

— Не знаю, Изекииль. Кое-кто из наших лидеров полагает, что евреи мечтают захватить всю Палестину; что они все едут и едут сюда, и в конце концов совсем заполонят нашу землю. Они не доверяют вашим лидерам и не верят в чистоту ваших намерений. И вот попробуй, скажи, что они не правы.

— Я тоже не знаю, Вади, правы они или нет. Я могу говорить лишь за себя, что я сам думаю и чувствую. Лично мне сдается, что хуже уже не будет. И очень хочется верить, что мы вполне сможем разделить Палестину, сможем построить демократическое государство на манер Англии. Ведь мы сможем — да, Вади? Это будет зависеть только от нас.

— Нет, Изекииль, от нас уже ничего не зависит, — вздохнул Вади. — В этом вся и проблема.

— Но в наших силах хотя бы не поддаваться безумию, которым охвачены все вокруг...

Они проговорили до самого рассвета, пока лучи восходящего солнца не осветили их измученные лица. В ту ночь они приняли компромиссное решение: что бы ни случилось, они никогда не поднимут руки друг на друга.

Мухаммед проводил Изекииля до Сада Надежды. Мириам бросилась обнимать сына, а на лице Сары читалось явное облегчение.

— Не волнуйся, — сказал Мухаммед Марине. — Игорь побудет у нас, пока не минует опасность.

Марина от души поблагодарила Мухаммеда. Она всегда знала, что, если будет нужно, он защитит Игоря — даже ценой собственной жизни.

Они договорились, что пока не будут встречаться, чтобы не навлекать подозрений на Зиядов, если их кто-то увидит в компании соседей-евреев. Мириам все еще боялась за Изекииля, но тот ее успокоил:

— Мама, британцы еще не видят во мне врага.

Все же Мухаммеда беспоило, что Сальма и Игорь останутся наедине, поэтому он отправился за Наймой. Убедить Терека отпустить дочь погостить в родительском доме на несколько дней оказалось совсем не трудно.

— Сальма скучает по дочери и внуку. Если ты отпустишь их погостить у нее несколько дней, мать Наймы будет самой счастливой женщиной на свете.

Тарек не стал возражать. Иерихон находился слишком близко от Иерусалима, чтобы всерьез опасаться, что Найма и их сын Амр утомятся в дороге.

Сальма ничего не сказала, когда Мухаммед вернулся домой вместе с дочерью и внуком. Она действительно была очень рада видеть их обоих. Но при этом она сразу поняла, что Мухаммед привез их для того, чтобы она не оставалась наедине с Игорем. Она не упрекала его за это. Она знала, как муж дорожит своей репутацией, но сейчас никто не должен был знать, что Игорь прячется у них в доме.

253