Стреляй, я уже мертв - Страница 257

К оглавлению

257

— Мне очень жаль, что с твоим кузеном Халедом случилось такое несчастье, — сказал он.

— Скажи это ему самому, — хмуро бросил Мухаммед. — Он был на волосок от смерти.

— Я скажу ему, но хочу, чтобы ты тоже знал, что «Хагана» не имела никакого отношения к случившемуся.

— Полагаешь, он мне поверит?

— Думаю, поверит.

— А я надеялся, что наша дружба не будет хотя бы омрачена ложью.

— Уверяю тебя, мы не имели никакого отношения к этой диверсии, — повторил Луи. — Поверь, мы ни за что бы не допустили таких жертв. Не забывай, что среди погибших были и евреи.

— Так чего же ты хочешь, Луи? — спросил Мухаммед, который слишком хорошо знал этого человека, по возрасту годящегося ему в отцы.

— Ты же знаешь, я всегда стремился избегать конфликтов между арабами и евреями, — ответил Луи. — Британцы когда-нибудь уйдут, а мы останемся здесь, и нам придется как-то жить вместе.

— И как, по-твоему, это у нас получится, если вы собираетесь организовать собственное государство?

— Я пока не знаю, как именно, но я уверен, что мы сможем построить наше совместное будущее.

Как и ожидал Луи, к беседе присоединился Омар Салем.

— Британцы требуют, чтобы мы снова приехали в Лондон на переговоры, — заметил Омар Салем, глядя на Луи.

— Да, я знаю, — ответил тот. — Палестина стала для них серьезной проблемой. Они требуют, чтобы мы приняли такое решение, которое устроит всех, и в первую очередь самих британцев.

— И что же это за решение? — осведомился Омар Салем.

— Полагаю, что и арабы, и евреи считают, что британцы должны отсюда уйти. Это первый шаг, который мы должны сделать, чтобы достичь согласия между нами.

— Согласия? О каком согласии может идти речь? Палестина принадлежит нам, здесь имеют право жить лишь те евреи, которые жили здесь всегда; или, на худой конец, те, что приехали первыми. Но я считаю, что необходимо раз и навсегда прекратить приток еврейских иммигрантов.

Луи в ответ лишь пожал плечами. Ни Еврейское агентство, ни «Хагана» не были готовы к тому, чтобы прекратить незаконную иммиграцию в Палестину. Они бросали вызов Британской империи, обходя морские патрули, чтобы провести к берегам Палестины корабли, битком набитые евреями — вчерашними узниками концлагерей, и собирались продолжать свою деятельность.

— Мы хотим только одного: жить в мире с вами, — убеждал Луи.

— А мы хотим быть хозяевами в собственной стране.

— Вам придется смириться с тем, что мы уже здесь, и многие еще приедут. Это земля наших предков.

— Вы собираетесь захапать нашу землю лишь на том основании, что две тысячи лет назад здесь жили евреи?

— Я не сказал — захапать, — возразил Луи. — Я сказал — разделить. Евреи всегда жили в Палестине.

Теперь пришла очередь Омара Салема пожимать плечами. Он ничего не имел против Луи; они, казалось, даже пришли к какому-то компромиссу, пожав друг другу руки. Но если евреи полагают, что после ухода британцев смогут творить в Палестине все, что им заблагорассудится, то они просто не в своем уме. Арабы не уступят и клочка земли. Омар и Луи смотрели друг на друга и видели разделяющую их глубокую пропасть, которая растет с каждым днем и скоро станет непреодолимой. Больше они ничего не сказали друг другу. В конце концов, оба были гостями на свадьбе Нур, и им бы нипочем не простили, если бы спор омрачил свадьбу дочери Айши и Юсуфа.

Не прошло и нескольких дней после свадьбы, как Хасана нашли мертвым в своей постели. Старик умер так же, как и его любимая Лейла: у него остановилось сердце во сне.

Мухаммед искренне оплакивал смерть дяди. Хасан был хорошим человеком. Да и Халед, хоть и поправился, но впал в глубокую депрессию.

— Я думаю уехать в Бейрут или, быть может, в Дамаск, — признался он Мухаммеду.

— Да что ты там забыл? — удивился тот. — Что тебе действительно следует сделать, так это найти себе жену. Твоих родителей печалит, что ты все никак не женишься и не подаришь им внуков.

Некоторое время они молчали. Халед думал о Фадве, своей покойной жене; она скончалась, пытаясь произвести на свет ребенка, который так и умер у нее в утробе. Потеряв Фадву, Халед, казалось, потерял часть самого себя.

— Согласен, я давно должен был это сделать, — ответил Халед. — Но вышло так, что я до сих пор не встретил ту женщину, с которой хотел бы провести остаток жизни. Если встречу ту, которая сможет пробудить во мне это желание, тогда я подумаю.

— Ты должен жениться, — убеждал его Мухаммед. — Это — твой долг.

— Вот это я отказываюсь понимать, — ответил Халед. — Дорогой кузен, позволь мне объяснить это на твоем личном примере. Вот ты женился на Сальме — лучшей на свете женщине, однако все мы прекрасно знаем, что все эти годы ты не переставал думать о Марине. Я помню, какими вы были в детстве — вы же ни на минуту не расставались, не могли наговориться, поверяли друг другу свои тайны. Когда вы были вместе, то не замечали ничего вокруг. Ну и что — был ты счастлив все эти годы? А Марина? Я даже представить не могу, как вы жили — так близко друг к другу и разделенные непреодолимой стеной.

Как ни любил Мухаммед кузена, ему не понравилось, что тот вторгнулся в самые сокровенные глубины его души. Они с Мариной всегда вели себя достойно и ни разу не позволили ничего такого, чего могли бы стыдиться или скрывать от близких. Это было нелегко для обоих, но оба сумели обуздать чувства и держаться с достоинством.

— Мне жаль, если я причинил тебе боль, — извинился Халед.

— Нет... Не в этом дело... Просто я не люблю обсуждать с кем бы то ни было свои дела, а тем более чувства. Вот ты сказал, что Сальма — лучшая из женщин и что любой мужчина может только мечтать о такой жене. Так вот, уверяю тебя, я ни разу не пожалел, что на ней женился. И ты знаешь, Халед, есть такое понятие, как долг — долго перед семьей, перед друзьями, перед нашими идеалами, перед самим собой, наконец! Если бы мы могли себе позволить жить лишь одними страстями... Я исполнил свой долг, и ничто в мире не заставит меня пожалеть о том, что я произвел на свет двоих таких замечательных детей, как мои Вади и Найма.

257