Стреляй, я уже мертв - Страница 290

К оглавлению

290

Женщина ахнула и тут же велела девочке выйти:

— Мари-Анхелес, иди-ка поиграй, я сейчас приду.

Девочка беспрекословно послушалась. Мы с хозяйкой остались наедине; я стоял, не смея больше произнести ни слова.

— Чего вы хотите? — спросила она.

— Я всего лишь хочу знать, что стало с Элоисой и ребенком, которого она ждала.

Тут снова открылась дверь, и вошел пожилой мужчина, постарше хозяйки. Они встревоженно переглянулись.

— Поверьте, мне от вас ничего не нужно, — поспешил я их успокоить. — Я вовсе не хочу создавать какие-то проблемы. Даю слово.

— Кто вы такой? — прозвучавшие в его голосе властные нотки при всем желании не позволили бы мне уклониться от ответа.

— Меня зовут Изекииль Цукер, я профессор Иерусалимского университета. Много лет назад мы с Вади Зиядом были большими друзьями. Он просил меня, если я когда-нибудь буду в Мадриде, разузнать, что сталось с Элоисой.

— Еврей дружит с арабом! — возмущенно воскликнул он. — И вы хотите, чтобы я вам поверил?

— Понимаю, в это трудно поверить, но мы действительно были друзьями. Только очень давно, в детстве, еще до войны сорок восьмого года. Вади Зияд хочет всего лишь знать, что случилось с Элоисой и... какова судьба его ребенка.

— Сядьте, — велел мужчина.

— Нам нечего вам сказать, — вставила его супруга, но тот посмотрел на нее таким грозным взглядом, что она замолчала.

— Я вижу, нам не удалось это скрыть, да мы и не должны этого делать. Так вот, послушайте меня хорошенько и передайте вашему другу, чтобы он не смел больше нас беспокоить. Мы и так уже достаточно из-за него натерпелись. Моя дочь умерла по его вине.

Я молчал, не зная, что ответить. Я был потрясен до глубины души, услышав, что девушка, которую Вади так любил, мертва.

— Она умерла при родах, через несколько недель после того, как мы привезли ее домой. Она была на седьмом месяце беременности; просто чудо, что удалось спасти малышку, — заявила женщина, сверля меня ненавидящим взглядом.

— Мне очень жаль, — только и смог я сказать.

— Мы не желаем ничего слышать об этом человеке, — заявила мать Элоисы. — У него нет никаких прав на девочку.

— Она носит нашу фамилию, — сказал ее супруг.

— Мы так стараемся, чтобы у девочки была нормальная жизнь, чтобы она была счастлива, — продолжала женщина. — Или вы считаете, что мы должны отправить ее в палестинский лагерь к человеку, у которого имеется другая жена и дети? Так вот, мы никогда не согласимся на это. Передайте вашему другу, что если он действительно любил Элоису, то должен оставить в покое ее дочь. Девочка счастлива.

— Но... Когда-нибудь она, возможно, захочет знать, кто ее отец, — сказал я, и тут же пожалел о своих словах.

— С этим как раз проблем не будет, — в голосе матери Элоисы прозвучала торжество. — Мы скажем ей, что ее мать никогда не называла его имени.

— Я надеюсь, что теперь-то ваш друг оставит нас в покое? — спросил мужчина.

— Во всяком случае, я попрошу его об этом, — пообещал я, сильно, впрочем, сомневаясь, что Вади так просто отступится.

Паулу по-настоящему тронула эта история. Я поделился с ней своими сомнениями, стоит ли рассказывать всю правду брату Августину, но она убедила меня, что не мне решать, как будет лучше для девочки. Я с рей согласился и, как только мы вернулись в Иерусалим, рассказал брату Августину обо всем.

— Родители Элоисы — весьма влиятельные люди, — предупредил я. — Вади никак не сможет доказать, что он отец девочки.

В следующий раз я услышал о Вади лишь много лет спустя. К тому времени Израиль уже подписал договор о мире с Иорданией и Египтом, и переговоры между Израилем и ООП шли полным ходом. Однажды ко мне в университет пришел мальчик-араб и вручил письмо от брата Августина, в которой он просил о встрече.

Монах был уже очень стар; он почти ослеп и едва двигался, но при этом, как всегда, был полон энергии.

— Вади очень хочет увидеться с вами, — сказал он. — Сам он не может приехать в Израиль, поскольку израильские власти не дают беженцам разрешение на въезд, но вы ведь можете приехать в Амман.

Меня, прямо скажем, разозлило, что Вади воображает, будто я по-прежнему стану делать все, что он пожелает, как в детстве.

Брат Августин дал мне телефон Вади в Аммане.

— Позвоните ему, когда приедете в Амман, а еще лучше, если вы встретитесь в какой-нибудь гостинице. Будет не слишком удобно, если еврей заявится к нему домой, в лагерь для беженцев.

Вот это уже по-настоящему вывело меня из себя. Насколько я знал, Вади живет напротив крепости, неподалеку от королевского дворца. Еще покойный король Хусейн построил там для беженцев вполне приличные дома. Так что я был уверен, что Вади живет пусть и скромно, но достойно, а монах лишь пытается внушить мне чувство вины, чтобы заставить плясать под свою дудку; именно это и злило меня больше всего.

И вновь Паула приняла решение. Она была уже тяжело больна, ее заживо пожирал рак, и врачи говорили, что жить ей осталось всего несколько месяцев.

— Ты должен поехать, — сказала она. — Мне очень хочется знать, чем закончится вся эта история, прежде чем я умру.

— Какая история? — растерялся я. — Не понимаю... Не могу представить, что Вади может быть от меня нужно...

— Изекииль, настоящая родина человека — это земля, где прошло его детство, а Вади и его семья — часть твоего детства и твоей родины. Да, жизнь развела вас по разным берегам; оба вы верны своему делу, и он знает это так же, как и ты. Но даже то, что вы сражались по разные стороны баррикад, еще не причина считать его своим врагом. Вы связаны неразрывными узами, и разорвать вы их не сможете, как бы ни старались.

290