Самуэль, как мог, постарался его успокоить.
— Они что, собираются остаться здесь навсегда? — допытывался Ахмед.
— Не знаю, там будет видно, — ответил Самуэль. — Но у тебя нет причин беспокоиться: они не причинят зла ни тебе, ни твоей семье.
Ахмед молчал, но Самуэль понимал, чего стоил ему весь этот разговор.
— Иные из них говорят, что собираются ехать на север, другие хотят остаться здесь. Им некуда идти, и мы должны им помочь, — пытался объяснить Самуэль.
— Они вам не родственники и даже не друзья, и, тем не менее, вы терпите их у себя в доме, — удивлялся Ахмед.
Самуэль не знал, что и сказать. Он и сам задавался вопросом, почему жизнь свела его с этими людьми, с которыми его не связывает ровным счетом ничего, кроме того факта, что они — такие же евреи, как и он сам. Но он по-прежнему не не желал смириться с тем, что быть евреем — это означает отличаться ото всех остальных.
— Скажи мне, пустил бы ты их в свой дом, если бы они не были евреями? — спросил Ахмед. — Пустил бы ты их на свою землю, как этих?
Самуэль, конечно, мог бы ответить, что — да, пустил бы. Но он промолчал, ибо на самом деле вовсе не был в этом уверен, но при этом ему не хотелось обманывать друга. Поэтому он лишь молча улыбнулся и пожал плечами.
— Не знаю... — признался он наконец. — Я действительно не знаю. Когда-то давно вся моя жизнь пошла кувырком, и все, что я мог сделать — это плыть по течению. Я не хотел сюда ехать, я хотел жить в Санкт-Петербурге. Я мечтал посвятить себя химии, быть может — создавать новые лекарства; я хотел учиться дальше, как это делал мой учитель, который всегда утверждал, что наши знания слишком ничтожны. Но мне пришлось бежать, Ахмед, и вот я здесь, и теперь ты учишь меня обрабатывать землю.
— Мне больше нечему тебя учить, — ответил тот. — Ты был хорошим учеником.
— Не беспокойся, Ахмед. Они не причинят тебе зла, даю слово.
— Ну а если приедут еще какие-нибудь евреи, и им тоже потребуется земля — что тогда? — допытывался Ахмед. — Тогда ты нас выгонишь? Ну что ж, твое право: в конце концов, это твоя земля, ты купил ее у господина Абана.
— И ты веришь, что я на такое способен? — оскорбился Самуэль. — Разве до сих пор ты не убедился в моей искренней дружбе? Я думал, у тебя ко мне больше доверия.
Пристыженный Ахмед опустил голову. Ведь ему и в самом деле не в чем было упрекнуть Самуэля, который к нему всегда относился, как к другу.
Тем не менее, несмотря на все заверения в любви и дружбе, Ахмед все же не поверил ему до конца, что причиняло Самуэлю большую боль.
Наутро их навестил Абрам. Самуэль был удивлен его визитом, поскольку врач был уже далеко не молод и не слишком любил покидать стены Священного города.
Врач был в полном восторге от Сада Надежды. Он никак не ожидал увидеть столь любовно ухоженные поля и фруктовые сады, да и три наскоро построенные хижины, где жили поселенцы, оказались хоть и скромными, но чистыми и опрятными.
— Я гляжу, вы тут славно потрудились, — заметил он. — А вот другим не так повезло. На днях до меня дошли весьма печальные новости о группе колонистов, обосновавшихся на берегу неподалеку от Хайфы: тамошняя земля показалась им весьма плодородной. Увы, они жестоко обманулись: эти земли окружают гнилые болота, колыбель смертоносных испарений. За считанные недели всех поселенцев скосила лихорадка. Малярии все равно, кого убивать — мужчин, женщин, детей...
Известие об этой трагедии чрезвычайно расстроило Абрама Йонаха; особенно угнетало его то, что он был знаком кое с кем из погибших колонистов, и даже помог с покупкой этих злополучных земель. Но еще больше его расстроило известие о нападении на другую колонию — в Галилее.
— В этой потасовке погибли и арабы, и наши, — рассказывал он. — Судя по всему, началось с того, что бандиты напали на двоих колонистов, которые выехали из своей деревни, чтобы купить семян. колонисты защищались, но один из них погиб от ножевых ран. В колонии было более тридцати семей — можете представить себе их негодование? Они требовали правосудия, но местные власти даже пальцем не пошевелили — равно как и владелец этих земель.
— Мы не имеем права расслабляться. Мы должны уметь защитить себя, — слова Николая были полны гнева и страсти.
— Защитить себя? — переспросил Самуэль. — И как же мы должны себя защищать? По-моему, это власти должны защищать нас.
— Многие галилейские колонисты думают так же, как ты, Николай: что никак нельзя спускать подобных нападений и грабежей, которые устраивают эти мерзавцы. Поэтому они едут в Иерусалим, чтобы купить здесь оружие и все остальное, необходимое для обороны. Это может создать серьезные проблемы с турками. Пока мне трудно что-то сказать, но боюсь, что грядут тяжелые времена, — посетовал Абрам.
— А я боюсь, что скоро ты пожалеешь, что помог нам обосноваться здесь, — заметила Кася, как всегда, не стесняясь в выражениях. — У вас, палестинских евреев, не было никаких хлопот, пока здесь не появились мы.
Абрам кивнул, одарив ее теплой улыбкой. Кася была права, несколько лет назад его жизнь была куда как более спокойной. Но совесть не позволила бы ему отказать в помощи любому еврею, приехавшему в Землю Обетованную, чтобы обрести здесь новую родину.
Да, эта земля не источала молоко и мед, как гласит Библия; но каждый ее уголок напоминал об их общем прошлом, о потерянной истории, которую они теперь возрождали. С некоторых пор в Стамбуле забеспокоились, что слишком уж много евреев потоком хлынуло в Палестину. Но, с другой стороны, зачем турецким властям нужна эта земля? Совершенно незачем. Кому нужны эти Богом забытые задворки империи, эта заброшенная пустыня, где к тому же свирепствует малярия?