Читая это письмо, Самуэль не мог сдержать слез. Мари была последней ниточкой, что связывала его с отцом, с дедушкой Элиасом, с далекими днями детства. Она всегда была так добра и щедра, делилась всем, что имела, не требуя ничего взамен, и, конечно, он не мог отказать ей в такой малости: побыть с ней немного, прежде чем она соединится с вечностью.
Он сообщил своим друзьям, что уезжает во Францию, наказав им позаботиться о том, чтобы его отъезд никак не отразился на благополучии Ахмеда и его семьи.
— Он никак не может понять, что у нас нет иерархии, мы все равны, — говорил он. — И теперь не находит себе места, с тех пор как узнал, что я уезжаю.
— Мы очень любим Ахмеда, Дину и их детей, — сказала Кася. — Даже если ты уедешь, здесь ничего не изменится.
— Я это знаю, так что пусть Дина успокоится, — ответил Самуэль.
— Да, конечно, я с ней поговорю. Мы с Диной и Саидой так подружились, что я даже и не знаю, что бы я без них делала.
Анастасия ничего не сказала, но все те дни, пока Самуэль готовился к отъезду, она казалась взвинченной и очень расстроенной.
— Ты вернешься? — спросила она однажды вечером, когда они вместе готовили лекарства.
— Полагаю, что да, — честно ответил Самуэль.
Он и сам нередко задавал себе этот вопрос. Он провел в Палестине более восьми лет, и все эти годы были заполнены одним лишь ковырянием в земле вместе с совершенно чужими людьми, которые со временем хоть и стали для него почти родными, но он по-прежнему не хотел верить, что эти отношения смогут навсегда удержать его в Палестине, даже если бы Ирине и не потребовалось его присутствие. Он не собирался всегда вести такую жизнь, которая казалась ему пустой. Эта поездка должна была помочь ему примириться с самим собой, взглянуть со стороны на все эти годы, проведенные рядом с Иерусалимом, о котором так мечтал его отец.
Всё его время и силы уходили на борьбу с этой скудной землей; лишь работа с лекарствами давала ему хоть какое-то удовлетворение. Но к концу дня он чувствовал себя настолько выжатым, что у него уже не было ни сил, ни желания думать о чем-либо, кроме повседневных забот. Кроме того, он весьма тяготился отношениями с Анастасией, чувствуя себя перед ней виноватым. Девушка по-прежнему ничего от него не требовала, но он и сам понимал, что должен принять какое-то решение, и либо жениться на ней, либо позволить ей выйти замуж за другого. Он знал, что Иеремия давно уже заглядывается на девушку и постоянно ищет ее общества. Самуэль догадывался, что, возможно, Иеремия по-настоящему любит ее, но при этом ничего не мог с собой поделать, обзывая себя бессердечным эгоистом, который, нисколько не любя, а лишь пользуясь молчаливым упрямством Анастасии, продолжает с ней встречаться.
— Если ты не вернешься, я тоже уеду, — сказала она, и в голосе ее не прозвучало ни тени упрека.
— И куда же ты поедешь?
— В Галилею, к Ольге и Николаю. Там нам будет хорошо.
— Мне очень жаль, Анастасия, но я...
Она лишь пожала плечами, отстраняясь.
— Как бы я хотела, чтобы ты меня полюбил, но ты не можешь. Когда ты на меня смотришь, то видишь совсем другое лицо. Я не в силах сражаться с призраками твоего прошлого, и не хочу вставать на пути твоего счастья. Я знаю, что ты не вернешься, поэтому я тоже уеду.
После этих слов между ними надолго повисло тягостное молчание; наконец, Самуэль решился снова заговорить.
— Есть один человек, который тебя любит, — сказал он.
— Иеремия, — ответила она, даже не задумываясь.
— Ну раз ты уже это знаешь... Он будет хорошим мужем.
— Я знаю.
— Возможно, ты будешь счастлива...
— Значит, ты считаешь, что я должна выйти замуж за Иеремию... — задумчиво протянула она. — Хорошо, я подумаю.
— Я... — замялся Самуэль. — Кто я такой, чтобы указывать тебе, что ты должна делать, а чего не должна... Просто... мне очень жаль... Жаль, что все так случилось... Я не должен был...
— Я ни о чем не жалею, — покачала головой Анастасия. — Что сделано, то сделано. Я сама искала твоего внимания — что еще тебе оставалось... Вы, мужчины, ни в чем не привыкли себе отказывать. Но я не считаю себя обманутой, ведь ты ничего мне не обещал. И ты никогда не говорил, что любишь. Мне не в чем тебя упрекнуть.
В эту ночь Анастасия не осталась ночевать в сарае-лаборатории Самуэля; закончив уборку и перемыв колбы и флаконы, она вернулась в дом.
Всю ночь он не мог уснуть, охваченный тоской по этой странной девушке, которую больше никогда не сможет обнять.
Однако куда больше Анастасии его беспокоил Ахмед. Расставание с ним далось ему нелегко.
— Ты не вернешься, — сказал Ахмед с упреком.
— Даже если меня здесь не будет, все останется по-прежнему, — утешал его Самуэль. — Ты можешь положиться на Якова, Луи, Ариэля: все они любят тебя так же, как я. И Кася стала Дине настоящей подругой. Не волнуйся, все будет хорошо.
Но Ахмед все равно не находил себе места, задаваясь вопросом, что произойдет после отъезда Самуэля.
Яков и Луи настояли на том, чтобы проводить Самуэля до Яффы, где ему предстояло сесть на корабль, идущий во Францию; по странному совпадению, он должен был отбыть в Марсель на том же принадлежащем старому купцу корабле, на котором восемь лет назад отправился на поиски Земли Обетованной.
Он уже стоял на причале, прощаясь с Яковом и Луи, когда вдруг увидел бегущего к нему Ахмеда.
— Что ты здесь делаешь? — спросил пораженный Самуэль.
— Иеремия отпустил меня проститься с тобой, — сказал тот. — Я... Я никогда не говорил этого раньше, но я очень благодарен тебе за все, что ты сделал для меня и моей семьи... Если бы мой сад купил не ты, а кто-то другой — скорее всего, новый хозяин выгнал бы нас из дома...