Стреляй, я уже мертв - Страница 75

— Как вы можете рассуждать о таких вещах, когда Мари больше нет? — сердито выкрикнул Михаил. — Вы уже вовсю строите планы на будущее, и вам уже нет дела, что ее больше нет с нами...

— Прекрати вести себя, как ребенок! — одернул его Самуэль. — Тебе уже четырнадцать лет, и тебе пора думать о будущем. Или ты считаешь, что Мари понравилось бы, что ты плачешь целыми днями, отказываешься от еды, забросил игру на скрипке? Умереть очень легко, намного труднее продолжать жить, и самое лучшее, что ты можешь сделать для Мари — это жить, жить такой жизнью, какой она бы для тебя хотела. Стать таким, каким она мечтала тебя видеть. Я знаю, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке оттого, что я поселился в этом доме, но тебе придется к этому привыкнуть, потому что я все равно останусь здесь, и мне бы не хотелось, чтобы ты продолжал дуться и отказывался со мной разговаривать. Я не допущу, чтобы мечты Мари потерпели крах из-за твоей глупости и упрямства.

Со слезами на глазах Михаил выбежал из гостиной; Ирина ухватила Самуэля за рукав, чтобы тот не бросился за ним следом.

— Оставь его, он должен побыть один и обдумать все то, что ты ему сказал. Скоро он опомнится; он хороший мальчик, и любит тебя, но он боится, что ты снова уедешь и его бросишь.

— Я не собираюсь никуда уезжать, Ирина, по крайней мере, в ближайшее время. Но я должен подумать о своей дальнейшей жизни.

Самуэль подумал, что если бы здесь вдруг оказались Яков, Кася и их дочка Марина, а вместе с ними — Ариэль и Луи, ему не было бы необходимости тянуть дальше эту безрадостную жизнь с Ириной и Михаилом, которые без Мари становились все более и более чужими. Но он обещал Мари, что попытается начать в Париже новую жизнь и наберется наконец смелости сделать предложение Ирине. Но если первое не вызывало у него никакого протеста, и он готов был свернуть горы, чтобы найти свое место в новой жизни, то при мысли о том, чтобы сделать Ирине предложение, у него подкашивались колени и кружилась голова. Он уговаривал себя, что ему нужно время, чтобы собраться с духом, но в глубине души понимал, что сам себя обманывает.

Ему не составило труда найти средства к существованию — помимо тех денег, что достались ему от деда и Мари. Тот же Бенедикт Перец нашел для него работу у месье Шевалье, знаменитого фармацевта, который был еще и профессором Парижского университета. Самуэль стал его помощником и одновременно начал посещать его занятия в университете, где, закрывшись в лаборатории, они разрабатывали такие лекарства, о которых никто и никогда не слышал.

Самуэль и сам не заметил, как прожил несколько лет этой странной жизнью в одном доме с женщиной, которую любил, но которой так и не решился сказать об этом ни единого слова. Ирина, как и собиралась, превратила меховое ателье в цветочный магазин, где теперь проводила время с утра до вечера, не замечая ничего вокруг. Михаил тем временем превратился из ребенка-вундеркинда в знаменитого музыканта.

Самуэль регулярно писал своим друзьям из Сада Надежды; не забывал он и об Ахмеде и его семье. Отвечал на его письма обычно Яков, подробно описывая все, что делается в Палестине, и постоянно осведомляясь, когда же он вернется. В одном из писем он сообщил, что Анастасия уехала было в Галилею к сестре Ольге и Николаю, но через несколько месяцев вернулась, чуть ли не со слезами уговаривая ее принять. Конечно, они ее приняли, но в Саду Надежды она оставалась недолго, ибо в один прекрасный день к ним пожаловал Иеремия и на глазах у всех, смущаясь и краснея, попросил Анастасию выйти за него замуж. Кася на правах старшей сестры уже готова была отказать жениху, поскольку знала, что Анастасия его не любит. Однако эта странная девушка не позволила ей сказать ни слова и, ко всеобщему величайшему удивлению, согласилась выйти замуж за Иеремию. Они казались вполне счастливой парой и уже стали родителями очаровательной дочурки — по словам Каси, настоящей красавицы.

6. Палестина, 1912-1914

Изекииль замолчал. Мариан заметила, что он устал. Вспоминать оказалось утомительным занятием, и старик делал над собой усилия, чтобы продолжать рассказ о своем деде и отце. Мариан испытала искушение пощадить его и сказать, что вернется в другой день, подождет возвращения его сына, чтобы поговорить с ним о еврейских поселениях, но Изекииль ей не позволил.

— Между прочим, сейчас время трапезы, не хотите со мной пообедать? — осведомился он. — Мы могли бы продолжить разговор за столом.

— Пообедать? Ну что ж... Право, не знаю, будет ли это удобно..

— Полагаю, что в вашей НКО не сочтут изменой, если вы пообедаете со стариком, — в голосе Изекииля прозвучала ирония.

— Не смейтесь, мы действительно не имеем права...

— Заводить дружеские отношения? — прервал ее он. — Знаете что? Это упрямство кажется мне глупостью. Неужели свы потеряете объективность, если отведаете со мной немного хумуса? И позвольте спросить, отклоняли ли вы приглашение к столу от той палестинской семьи, отказывались ли разделить трапезу с этими людьми, когда расспрашивали их о том, что здесь происходит? Уверен, что нет. Поэтому сделайте такое одолжение и разделите со мной обед. Не ждите особых разносолов: как я уже сказал, будет хумус, салат из помидоров и огурцов, который готовится за одну минуту, да еще, думаю, в моем холодильнике найдется кусочек ростбифа. Хотите пива или, может быть, вина?

— Нет-нет, только воду... Не беспокойтесь, я не хочу есть.

— В таком случае увидимся в другой раз, вы могли бы вернуться, когда приедет мой сын. Мне необходимо поесть, я уже стар, и хотя ем мало, но необходимо поддерживать силы, а как вы понимаете, я не смогу обедать, пока вы просто смотрите.