Стреляй, я уже мертв - Страница 8

Пара книг сохранили все страницы. Они также отыскали остатки картины с улыбающимся портретом Эстер. Это был свадебный подарок от друга семьи, увлекающегося живописью. Художник достоверно передал красоту Эстер, ее карие глаза с зеленоватыми отблесками, темно-русые волосы, белую, почти прозрачную кожу.

Исаак чуть не разрыдался, но сдержался из-за Самуэля. Он не хотел, чтобы сын видел его сломленным, поэтому глубоко вздохнул и сдержал слезы, очистив платком то, что осталось от картины. Потом он попытался найти еще какой-нибудь нетронутый предмет, который мог бы пригодиться или хотя бы послужить воспоминанием.

— Отец, вот твоя Тора, — аккуратно передал книгу Самуэль. — Многие страницы вырваны, но думаю, что я их все нашел.

— Спасибо, сынок, однажды эта Тора станет твоей.

— Мне она не нужна, — отозвался Самуэль, тут же пожалев о своих словах.

Они замолчали. Исаака удивили слова сына, Самуэль думал о том, как объяснить отцу, почему он не хочет получить эту книгу.

— Мне дал ее отец, а ему — его отец, а я отдам ее тебе. Надеюсь, что когда придет этот день, ты ее не отвергнешь.

— Мне не нужна еврейская книга, потому что я не хочу быть евреем, — искренне ответил мальчик.

— Самуэль, сынок, люди не выбирают, кем им быть, это нас выбирают. Ты не выбирал родиться евреем, как и я, но мы евреи и изменить этого не можем.

— Конечно же, можем. Мы можем перестать быть евреями, если объявим об этом всему свету, и тогда нас оставят в покое. А если останемся евреями, нас убьют.

— Сынок... — Исаак обнял Самуэля и заплакал. Они плакали вместе в объятьях друг друга, пока не почувствовали, что слез уже не осталось.

Исааку больно было видеть горе сына, он понимал его отчаяние и почему в детском разуме быть евреем стало синонимом смерти и разрушения. Он не винил сына в том, что Самуэль хотел избавиться от того, что считал причиной гибели семьи.

Они продолжали поиски на руинах своего бывшего дома. Потом они направились к сараю, служившему складом шкур. Там не осталось ничего. Перед отъездом во Францию Исаак отобрал лучшие меха для продажи, но оставил остальное, чтобы продать позже. Толпа их унесла.

Он лишился всего, что имел. Матери, жены, детей, дома, предприятия. И за что? За что Господь решил с ними так поступить? Что дурного они сделали? Исаак прикусил губу, чтобы не застонать. Вся та боль, что им причинили, это лишь за то, что они евреи? Но он не мог сдаться. Рядом был Самуэль, притихший, прижавшийся к его руке, созерцая то немногое, что лежало у его ног в сарае.

«По крайней мере, у меня остался сын», — подумал Исаак. Он еще крепче сжал руку Самуэля. Да, у него остался сын. По крайней мере, у него есть Самуэль, и ради него нужно быть сильным и продолжать жить.

Истощенные, они вернулись в дом соседей.

— Что вы будете делать? — спросил Мойша, человек, который так щедро их принял.

— Начну всё сначала, — ответил Исаак.

— Останетесь здесь? — поинтересовался Мойша.

— Не знаю, хочу поговорить с Самуэлем. Возможно, будет лучше, если мы переедем в другой город.

— Понимаю. Каждый раз, выходя на улицу, я думаю, что в любой момент с моими детьми и внуками может случиться то же самое... Иногда боль так сильна, что я порываюсь сбежать, но куда мы можем податься? Мы уже старые, и несмотря на все несчастья, у меня всё-таки есть работа печатника. С моим жалованьем мы с женой можем сводить концы с концами. Мы не можем сбежать, старость привязала нас к этому месту.

Исаак поблагодарил Мойшу за всё.

— Не благодари, ты ведь знаешь, что моя жена была подругой твоей матери. Она оплакивала Софию как члена нашей семьи. Мы сделали лишь то, что подсказало сердце. Мы не слишком богаты, но всё, что мы имеем — ваше, наш дом — это ваш дом, оставайтесь, сколько понадобится.

Той ночью Исаак спросил Самуэля, хочет ли он восстановить дом.

— Мы можем всё отстроить заново. На это потребуется время, но это возможно. У меня есть деньги, в Париже хорошо заплатили за шкуры, которые я там продал. Что думаешь?

Самуэль молчал, не зная, что ответить. Он скучал по дому, но скучал не просто по четырем стенам. Дом означал для него бабушку, маму, брата и сестру, если их не будет, ему всё равно, где жить.

— Ты не хочешь жить здесь? — спросил отец.

— Не знаю... я... я хочу к маме, — заплакал он.

— И я тоже, сынок, — пробормотал Исаак, — я тоже, но нам придется принять то, что ее уже нет. Я знаю, что это нелегко, мне тоже. Я тоже потерял мать... бабушку Софию.

— Мы можем уехать? — спросил Самуэль.

— Уехать? Куда бы тебе хотелось поехать?

— Не знаю, куда-нибудь в другое место, может быть, к дедушке Элиасу.

— В Париж? Ты говорил, что он тебе не особо нравится.

— Но это только потому, что я скучал по маме. А еще мы можем поехать в Варшаву к кузену Габриэлю.

Исаак понял, что сыну нужна семья, что он один не сможет унять боль Самуэля.

— Давай подумаем над этим. Уверен, что дедушка Элиас нас с радостью примет, как и Габриэль, но мы должны поразмыслить о том, на что будем жить, чтобы не стать для семьи обузой.

— Ты не можешь продавать шкуры?

— Да, но этим я могу заниматься, находясь здесь. Именно в России можно найти лучшие меха, которые так любят дамы в Париже и Лондоне.

— А ничем другим ты не можешь заниматься?

— Это единственное ремесло, которое я знаю, меня научил ему отец, а я научу тебя. Покупать и продавать. Покупать здесь и продавать там, где нет товаров, которые мы предлагаем. Потому все эти годы я возил меха в Париж, в Лондон, в Берлин... Мы торговцы, Самуэль. Мы могли бы переехать в другой город. Как тебе Санкт-Петербург?