Стреляй, я уже мертв - Страница 49

— Разве ты не хочешь стать врачом? — спросил отец. — Нам бы с мамой очень хотелось, чтобы ты учился. Врачом быть хорошо.

— Чтобы лечить тебя, если ты заболеешь?

— Да, конечно, чтобы лечить меня и твою маму, и твоих братьев, и сестренку, и еще многих людей, которые нуждаются в помощи врача.

— Но мне нравиться пасти наших коз и ухаживать за апельсиновым садом.

— Это ты сейчас так думаешь. А когда ты вырастешь, ты будешь счастлив, что стал врачом. Вот увидишь.

— Если для того, чтобы стать врачом, я должен буду уехать, тогда лучше я не буду врачом, — ответил мальчик, которого ввергала в тоску одна мысль о том, что ему придется расстаться с родителями.

Между тем, семейство продолжало прогуливаться вдоль пирса, вдыхая не по-сентябрьски раскаленный воздух.

Они встали еще до рассвета, чтобы прибыть в порт одними из первых. Ахмед нагрузил тележку фруктами из своего сада — теми знаменитыми круглыми и сладкими яффскими апельсинами, выручка от продажи которых составляла немалую часть их бюджета. Кроме апельсинов он вез на продажу бурдюк с оливками, а также овощи, которые вместе со своей женой Диной любовно вырастил у себя в саду.

Ахмед чрезвычайно гордился своими овощами и радовался, что их так охотно раскупают. Его отец всю жизнь проработал на земле, и он с детства восхищался его мудростью и знаниями, когда лучше сеять, как бороться с вредителями, как правильно выбрать время для сбора урожая.

Ахмед любил свой надел почти с такой же страстью, с какой Дина любила своих детей, и нередко говорил себе, что, когда дети подрастут, трудно будет представить лучших помощников. С гордостью смотрел он на растущее чрево своей жены, готовое дать жизнь новому отпрыску — а, быть может, и еще многим другим. Они с Диной мечтали, что один из сыновей станет врачом, и самые большие надежды возлагали на первенца, Мухаммеда. А пока он радовался, что Аллах благоволит к нему, посылая обильные урожаи, чтобы он мог выплачивать аренду хозяину этой земли. Да, этот участок земли, который давал ему пропитание и который он любил, как свой собственный, на самом деле ему не принадлежал. Так же, как и карьер, где он вместе с другими односельчанами добывал камень, которому искусные руки мастера-каменотеса давали новую жизнь. И карьер, и сад — все это принадлежало одной вифлеемской семье, которая еще несколько десятилетий назад переехала жить в Каир — своего рода филиал Константинополя, великой столицы мира, где и несла свою службу султану.

Семейство Абан было очень богатым; они владели двумя торговыми кораблями, бороздившими Средиземное море. Ахмед только один раз в жизни видел представителя этой семьи — да и то очень давно. Он был еще подростком, когда однажды отец объявил за ужином, что их собирается посетить хозяин этих земель.

Когда настал этот великий день, Ахмеду довелось сопровождать отца на встречу с этим всемогущим Абаном, который всё жаловался, что все эти сады близ Священного города не приносят почти никакого дохода.

Ахмед был прямо-таки поражен роскошью наряда господина Абана. Голубой тюрбан, расшитый золотой нитью, кафтан, покрытый богатой вышивкой, туфли из тонкой кожи. Но более всего поразили Ахмеда белые холеные руки с длинными пальцами и ухоженными ногтями; он даже представить не мог, что бывают такие руки.

Господин Абан был богатым человеком, незнакомым с тяжелым трудом крестьян, в поте лица растящих лучшие на свете земные плоды. Ахмед невольно перевел взгляд на руки отца — мозолистые, сильные, с искривленными пальцами, с черной каймой под ногтями, запорошенные белой пылью карьера. Его собственные руки уже сейчас мало чем отличались от отцовских, а в скором времени им предстояло стать такими же мозолистыми и грубыми, как у отца.

Ахмед плохо помнил, о чем же, собственно, они говорили; ему лишь запомнилось, что тот человек посоветовал отцу быть более старательным, ибо он собирается в недалеком будущем повысить арендную плату, и, если отцу она покажется слишком высокой, то придется искать другого арендатора. Что касается цен на камень, то они не слишком интересовали владельца, заявившего, что он все равно собирается продать каменоломню.

В тягостном молчании отец и сын вернулись домой. Отец был совершенно раздавлен услышанным, а сын чувствовал жгучую ненависть к этому человеку, претендующего на плоды этой земли, которую он не обрабатывал. Хотелось бы знать, известно ли этому господину, что такое саранча или песчаная буря, сметающая все на своем пути?

Тем не менее, отец не сказал по этому поводу ни единого слова ни ему, ни братьям, и лишь ночью о чем-то долго шептался с матерью.

Теперь Ахмед работал на этой земле вместе со своим шурином Хасаном, братом Дины.

У Ахмеда были четыре замужние сестры. Две старшие вместе с мужьями жили в Хевроне, в то время как две младшие вышли замуж за местных жителей — каменотесов, как и Ахмед. Он считал настоящим благословением Божим, что они вместе со своими семьями не претендуют на его сад: иначе он бы не смог выплачивать аренду господину Абану.

Он любил эти земли, расположенные между Иерусалимом и Иудейской пустыней. Каждый день, на закате, он выходил на порог своего дома и любовался картиной Священного города.

Ахмед любил кормившую его землю, но ничуть не меньше он любил Иерусалим. Он искренне верил, что ни один город не может с ним сравниться, даже Дамаск или Каир. Ведь не случайно именно Иерусалим выбрал пророк Мухаммед, чтобы вознестись на небеса. И он гордился тем, что имеет возможность молиться в Куполе Скалы , ступать по ее каменным плитам, освященным благословением самого Пророка.